РАЗМЫШЛЕНИЯ У СТАНЦИОННОГО СОРТИРА…
Ты хранишь в себе, мрачно владея,
Слой за слоем ужасный продукт
Евразийства и "русской идеи".
В марсианском ландшафте дерьма,
Как в бредовых мирах Демиурга,
Потонули Садко и Ермак,
Белый Крым и гранит Петербурга.
Что ты скажешь, мой брат-патриот?
Знаю, знаю: "Не надо смеяться.
Промыслителен рост нечистот.
Ты говно возлюби и смиряйся".
Хорошо тебе, брат, поучать,
Спрятав за спину мудрую фигу.
Ну а мне в этих шлаках читать
Наш диагноз: ордынское иго.
У тебя лепота впереди.
Не томит тебя северный пламень,
Не лежит у тебя на груди
Позабытой Прародины камень.
Хитрый ключник нерусской Руси!
Ждешь, когда в "исполнение сроков"
Кал, набухнув, плеснет в небеси
Ханской вязью кремлевского рока?
Но когда же, когда же, когда
На земле, по рожденью - солярной,
Снова встанут столпы изо льда,
Сваи белые Руси Полярной?
(Август 1999 г., станция Белые Столбы.)
P.S.
«Как-никак шесть веков пронеслось
Над небесным и каменным сводом…»
Ю. Кузнецов.
Годы мчались во вне и во мне,
Исчезая как дым быстротечный.
Все иллюзия в этой стране.
Только эта уборная - вечна.
На вселенский вопрос без ответа.
Ты все тот. Ты, как прежде, того ж
Сумасшедшего желтого цвета.
Не касается вечной твердыни.
Лишь плотнее матерый бурьян –
Он твоей порожденье гордыни.
Лишь на поле бетонного пола
Каменеет слоями дерьмо –
Исторический опыт и школа.
Здесь кого-то по полной имели.
Здесь опять подступает волна,
Чтоб ударить, как жижа Тюмени…
ПЯТИЭТАЖКА
Люблю пятиэтажкой любоваться,
Ее двором зеленым и родным.
Здесь хорошо задумчиво спиваться,
Сливаясь с измерением иным.
Здесь тополя трепещут, душу грея,
Сметая пух в квартирные углы.
Здесь там и тут на лавочке Мамлеев
Вкушает пиво с вестниками мглы.
Здесь алкаши, лишь только рассветает,
В сопровожденьи утренних собак,
Уже бредут. Как будто созывает
Их со стены кривой солярный знак.
Тут, в тишине, где рвота и нирвана,
Какие гены в похоти слились?
Здесь пьют на кухнях, расчленяют в ванных.
Во мглу солений баночных вглядись!
Тут что ни тип - китайская шкатулка.
Лишь приоткрой - обыденно и вдруг
Всплывет душа, немыслимее Ктулху,
Пятная слизью щупалец вокруг.
Там, за геранью, за баянной песней,
За занавеской цвета василька
Гудят и стонут мертвенные бездны,
Ветра планет, неведомых пока.
О серый ужас, тихое инферно!
Уклад безумья, задушевный ад,
Кромешность прозы, ласковая скверна,
Черемуховый сладостный распад!
Какая сила танково и тяжко
Тебя сомнет, родимая земля?
Не одолеть вовек пятиэтажку
Ни Гитлеру, ни НАТО, сука-бля.
Бегут по телу крупные мурашки
У тех, кто чужд российскому пути.
Опять Европа пред пятиэтажкой
Стоит - и не решается войти.
Лишь загляни - она, зараза, знает -
Вдохни гнильцу - и сгинешь в полумгле.
Чужак в пятиэтажках заплутает,
В их достоевском кухонном тепле.
А я на лавке пиво попиваю,
Ловя в ладони тополиный снег.
Непостижимость родины вбираю -
Такой, как все, «сверхнедочеловек».
Опять помойкой тянет и бедою,
Опять стакан захватан и немыт.
И лето среднерусское, седое
Листвой все напряженнее шумит.
ИОСИФ
Памяти Бродского
Иосиф, натягивай свитер.
Денек, как всегда, непогож.
Похож на Венецию Питер,
Как гад на дракона похож.
Чухонский похож крокодил
И взором, и тьмой, и болотом –
Но пламени нету и крыл.
Знаток каббалы и креста,
Не спутал с Венецией Питер –
Два разных рептильных хвоста.
В каналах, похожих весьма…
Но нетути в питерских фавнах
Того, что зовется весна.
Ушел к сокровенной звезде,
Где ткали купцы-иудеи
Кромешные тени в воде.
А высь и лазоревый свет.
Где все – от Исуса до Босха,
Но ветра полярного нет –
Равнина, чугунно гудя,
Со свай оползает и тонет,
В пучину опять уходя.
ххх
Излившись, гудит и гудит.
Там призрак прародины нашей
В упор с океана глядит.
На празднике нашем всегда.
И съежилась южная мудрость
Под куполом вечного льда.
Ты замер, не смея посметь…
И свитер с норвежским узором
Не может еврея согреть…
Ты умер под скрежет Невы,
Чтоб сразу на знойном погосте
Проснуться на зов синевы.
